Секс истории натраве

-- Смотри в оба, Джим! Не упускай из виду этих негодяев.Они что-то затеяли... Так как явных улик против них все-таки не было, их сноваприняли в отряд, и они вместе с другими улеглись спать. Негодяи лежали на берегу пруда. Шагая кругом, я несколькораз проходил мимо них. В темноте я мог различить их простертыена земле тела. Я смотрел на них со странным чувством, иборазделял подозрения Хикмэна и Уэзерфорда. Но я никак не могповерить, что они сделали это умышленно. Трудно былопредставить себе, что, подстрекаемые самыми низменнымипобуждениями, они выстрелами предупредили индейцев оприближении нашего отряда. Около полуночи взошла луна. Облаков не было. Проплывая наддеревьями, луна струила вниз потоки яркого света. Этот внезапный свет разбудил спящих. Многие повскакали,думая, что наступил день. Только взглянув на небо, ониубедились в своей ошибке. Шум разбудил и всех остальных. Многие предлагали начатьпогоню немедленно, при свете луны. Это согласовывалось и смоими желаниями. Но Хикмэн был решительно против. Он объяснил,что в лесу не так светло, как на поляне, и, значит, след нельзябудет найти. Правда, можно было зажечь факелы. Но так мы моглибы попасть в засаду к врагу. Даже просто двигаться вперед прилунном свете -- значило подвергать себя опасности. И вообщеобстоятельства изменились: дикари уже знали, что мы гонимся заними. В ночном походе преследуемые находятся в более выгодномположении по отношению к преследователям, даже если их именьше. Темнота даст им возможность напасть на нас из засады искрыться. Так рассуждали проводники. Ни один человек невозражал и не высказался против этих доводов. Было решено нетрогаться до рассвета. Наступило время менять часовых. Отдохнувшие сменилиусталых караульных, которые улеглись спать, надеясь урвать хотьнесколько часов для отдыха. Уильямс и Спенс должны были дежурить вместе с другими. Онистояли рядом, на одной стороне поляны. Хикмэн и Уэзерфорд, отдежурив свои часы, расположились натраве, и я заметил, что они устроились недалеко от двухдружков. При свете луны они должны были ясно видеть Спенса иУильямса. По-видимому, они вовсе

Стоянках машин. "Бритты,убирайтесь!" - написано на каменной стене, но нас же это не касается! Тогдая сказала спокойно, четко выделяя каждое слово, чтобы до нее дошло. Пора,наконец, назвать вещи своими именами, и неважно, имею я на это право илинет. Я сказала: - Ты просто не в своем уме, Синтия. Французское семейство удалилось. Два далматских дога, Чарджер и Снуз,медленно прошлись по комнате, понюхали и ушли. Китти принялась убирать состола, за которым пили чай французы. Я слышала, как она говорит молодоженам,что на завтра прекрасный прогноз. - Синтия, - сказал, поднимаясь, Стрейф. - Мы терпеливо слушали тебя,но, признаться, ты ведешь себя глупо. Я кивнула. "Действительно", - подтвердила я мягко, но Синтия перебиламеня: - Ему кто-то рассказал о ней. Назвали ее имя, а он не мог поверить.Девочка, которая смеялась на морском берегу и которую он любил, сидит одна вкомнате на Мейда-Вейл и делает бомбы. - Синтия, - начал было Стрейф, но она не дала ему сказать, и он сновабеспомощно сел. - Каждый раз, когда он узнавал, что где-то снова взрываются бомбы, ондумал о ней и не понимал, что с ней стало. Он плакал, рассказывая об этом;его неотступно мучил вопрос, как могло ее сердце так ожесточиться. Днем онбыл не в силах работать, а ночью лежал не смыкая глаз. Ее образ преследовалего, он то вспоминал их робкие детские поцелуи, то видел ее руки, аккуратновыполнявшие свою страшную работу. Он представлял, как она торопливо идет втолпе с хозяйственной сумкой, оставляет ее там, где многолюднее, чтобы былопобольше жертв. Он вспоминал, как перед старым заброшенным домом, каким былтогда Гленкорн-Лодж, они разводили костер и готовили еду. Долго лежали натраве. И возвращались на велосипедах домой, обратно на городские улицы. Мне вдруг пришло в голову, что Синтия все выдумала. Эта историявозникла в ее воображении в тот момент, как несчастный утонул у нее наглазах. Они только что мило болтали, он вполне мог ей рассказывать, какпроводил здесь каникулы, наверное, упомянул о какой-то девушке; в этом небыло ничего особенного, он действительно мог приезжать на каникулы вГленкорн-Лодж. Незнакомец попрощался, а потом с ним случилось это несчастье.Когда Синтия увидела, как он тонет, что-то сместилось в ее сознании, у нейвообще явная склонность к депрессии. Я понимаю, нелегко, когда сыновья тебяпрезирают

Невозможно ухватиться за волосы противника. -- Поздно, -- сказал я, и мы вышли. -- Умный человек, а пошел на поводу у этого идиота, -- всю дорогупопрекал Женю Алексей, при этом сам вышагивая своей отчетливойпоходкой, как бы отсекая и отсекая от себя глупую навязчивостьокружающего мира. В парке нас уже ждали. Как только я перевернул песочные часы. Толярванулся, как рыжий боевой петух. В первую минуту Женя растерялся иполучил несколько ощутимых ударов. Но потом он его отбросил. Боясь, какбы в схватке не пострадали его волосы, Женя неожиданно правильнопостроил бой. Используя преимущество своих длинных рук, он брезгливымиударами-толчками отбрасывал Толю, и тот уже никак не мог добраться доего лица. После второго раунда они оба смертельно устали. К счастью, дело недошло даже до первой крови. Уже обоим драться ужасно не хотелось, и тутхитрый хохол придумал выход. -- Хочешь, -- сказал он Толе, вытянув ноги, -- они сидели рядом натраве, -- я на вечере в субботу прочту свою эпиграмму так: "Девушки, Женя! -- Музы вскричали и в чащу! Женя, блаженный, стоит. Снова в руках пустота". -- Конечно, -- завопил наивный Толя, -- тем более это чистая правда! -- Тогда целуйтесь, -- сказал я, изо всех сил сдерживая смех. -- Зла не держу! По-пролетарски! -- крикнул Толя и, сидя облапив Женю,поцеловал его. Женя слегка растерялся. -- Наш первый в жизни поцелуй, -- сказал он, оправившись отрастерянности и снова насмешничая. Он явно намекал, что первый в жизнипоцелуй Толи пришелся, увы, на Женю. -- Опять начинаешь? -- насторожился Толя. -- Первый поцелуй поэтов, -- пояснил Женя. -- Это другое дело, -- сказал Толя, оглядывая своих поклонников. На вечере в субботу вся школа уже знала о том, что предстоит. Когдавысокий, красивый Женя, близоруко щурясь в зал и поминутно трогаяшевелюру, стал читать юмористические стихи и последней прочелэпиграмму, теперь как бы на самого себя, зал грохнул от хохота. Сейчасэпиграмма прозвучала как утроенная насмешка. -- Нет, Толя! -- с глупой вероломностью выкрикивали некоторые девушкис места. Толя на эти выкрики не обращал внимания. Он сиял от восторга и озиралсяна своих поклонников. -- Но пасаран! -- кричал он сквозь общий хохот и вздымал сжатый кулак.-- Я его вынудил! --- Ко мне Коля относился сдержанней, чем к Алексею и Жене. Мое увлечениеавиацией и спортом он рассматривал как уступку черни. -- Энергия мышц не усиливает энергию ума, -- шутил он, -- аневозможность воспарить духом не заменишь самолетом. Меня эти шуточки нисколько не огорчали. Меня огорчало другое. Есливдруг возникали политические разговоры вне нашей среды, Коля как-толегко перестраивался под общую

Наше внимание. (4)При этом почти одновременно с водой и зеленьюувидим, что, как ни узка речка, как ни густо сплелись над её руслом ветки, всёже и небо принимает не последнее участие в сотворении нашего маленького мира.(5)Оно то серое, когда ещё самый ранний рассвет, то серо-розовое, тоярко-красное — перед торжественным выходом солнца* то золотое, тозолотисто-синее и, наконец, голубое, как и полагается ему быть в разгаре ясноголетнего дня.(6)В следующую долю внимания мы ужеразличим, что то, что казалось нам просто зеленью, вовсе не просто зелень, анечто подробное и сложное. (7)И в самом деле, натянуть бы около воды ровнуюзелёную парусину, то-то была бы дивная красота, то-то восклицали бы мы: «Земнаяблагодать!»(8)Страстный рыболов Антон ПавловичЧехов был не так уж прав, говоря, что во время уженья приходят в головусветлые, хорошие мысли.(9)Глядя на белые пышные грудыцветов, я часто думал о нелепости положения. (10)Я вырос на этой реке, чему-томеня учили в школе. (11)Цветы эти я вижу каждый раз, и не просто вижу — выделяюиз всех остальных цветов. (12)А вот спроси меня, как они называются, — не знаю,почему-то ни разу не слыхал их названия от других, тоже здесь выросших людей.(13)0дуванчвк, ромашка, василек, подорожник, колокольчик, ландыш — на это насеще хватает. (14)Эти растения мы ещё можем называть по имени. (15)Впрочем,может быть, один лишь я и не знаю? (16)Нет, кого бы я ни расспрашивал в селе,показывая белые цветы, все разводили руками:— Кто их знает! (17)Полно их растет:и на реке, и в лесных оврагах. (18)А как называются?.. (19)Да тебе на что?(20)Мы вообще-то, я бы сказал,немного равнодушны ко всему, что окружает нас на земле. (21)Нет, нет, конечно,мы часто говорим, что любим природу: и эти перелески, и холмы, и роднички, иогневые, на полнеба, летние теплые закаты. (22)Ну и, конечно, собрать букетцветов, ну и, конечно, прислушаться к пению птиц, к их щебетанию в золотыхлесных верхах в то время, когда сам лес ещё полон темно-зелёной, чёрной почтипрохлады. (23)Ну и сходить по грибы, ну и поудить рыбу, да и просто полежать натраве, глядя вверх на плывущие облака.(24)«Послушай, а как называетсятрава, на которой ты теперь так бездумно и так блаженно лежишь?» — (25)«То естькак это как? (26)Ну там... какой-нибудь пырей или одуванчик». — (27)»Какой жетут пырей? (28)Всмотрись повнимательнее.(29)На месте, которое