Знакомства старый городок

В качестве классики жанра вспоминаем старый фильм Михаила Казакова «Безымянная звезда» с молодыми Костолевским и Вертинской в главных ролях. Провинциальный городок, все друг друга знают, и даже незнакомые здороваются на улице. Все подглядывают за соседями и обсуждают друг друга, а тому что соседи подумают о тебе придается такое значение, будто решаются судьбы миров. Михай Себастиан писал, конечно, про Румынию...))), не скрою там больше колорита, но сплетней в родной стране ничуть не меньше.

Домов - Чайковское. Иногда оттуда вниз, или снизу - туда ходит дед, с огромным рыжим псом, безотрывно следующим за своим хозяином. От дороги отходит под прямым углом отворот вправо. Сквозь две шеренги большущих тополей, шумящих листвой в высоте, можно пройти мимо лагерного клуба к столовой и стадиону. Но - мы упорно лезем вверх. Начинает чувствоваться специфический запах. Мы приближаемся к подсобному хозяйству, проще говоря - к свинарнику. Там полновластный хозяин и непререкаемый авторитет старый старший прапорщик дядя Федор, по фамилии Касьян. Немного не доходя до ворот его владений, сворачиваем на тропинку, уходящую круто вверх на небольшую вершинку, на самой макушке которой расположился топографический городок. Посреди полянки расположился бетонный макет окружающей лагерь местности. А вот и он сам - маленькие ряды палаток и кубики зданий. Отсюда можно вдоволь полюбоваться роскошным видом на окружающий пейзаж. Если встать лицом к горам, налево - уходящие к Симферополю постепенно понижающиеся отроги Долгоруковской яйлы. Можно заметить красно-коричневый обрыв - там знаменитая на весь Крым и не только, Красная пещера, или - Кизил-коба. На ближнем отроге - белые квадраты на скалах - по ним стреляют из "Шилки", башня от которой стоит на небольшом холме, расположенном чуть левее, на другом краю достаточно широкой низины. Но сегодня она молчит. Сегодня вообще на полигоне тихо, даже удивительно. На этом же холме - вышка для наблюдения за стрельбищем и два давно мертвых вертолета, еще машущие на ветру своими лопастями. Поворачиваемся еще левее - можно увидеть городок Симферопольского военного объединенного училища - там готовят кадры для вооруженных сил наших "друзей" из Африки

Доспехи лежали бы у нас на повозке, а мои у него. Да и то надо тебе сказать, что с тобой мне хуже там будет, из-за тебя мне может грозить опасность.– Как так, ваша милость?Тогда Збышко рассказал ему обо всем, что слышал от Миколая из Длуголяса, о том, как комтуры не могли признаться, что убили де Фурси, и обвинили в этом его и будут поэтому искать отомстить ему.– А схватят они тебя, – заключил он свой рассказ, – так ведь не оставлю же я тебя в лапах у этих собак, и сам тогда могу сложить голову.Помрачнел чех, услышав эти слова; он понимал, что господин его прав, однако еще пытался поставить на своем.– Да ведь и на свете уж нет тех, кто видал меня: одних, говорят, старый пан из Спыхова перебил, а Ротгера вы убили, ваша милость.– Тебя слуги видали, они тащились поодаль, да и старый крестоносец жив, сейчас он, наверно, в Мальборке, а коли нет его еще там, так приедет; даст Бог, магистр его вызовет.На это чеху нечего было больше сказать, и они в молчании ехали до самого Спыхова. Там они застали всех готовыми к бою; старый Толима ждал, что либо крестоносцы учинят набег на городок, либо Збышко, вернувшись, поведет их на выручку старого господина. Повсюду на проходах через болота и в самом городке стояла стража. Крестьяне были вооружены, да им и не внове была война, и они весело ждали немцев, надеясь на богатую добычу. В замке Збышка и де Лорша принял ксендз Калеб и после ужина показал им пергамент с

Тихой деревенской гостиницы, было дружеским и трогательным. Ни в какой другой стране не приобретаешь и не оставляешь столько друзей, как в Италии. Было Благовещение - весенний, чистый и птичий праздник. Жаворонки во множестве взлетали и заливались над полями, счастливые, как настоящие именинники. Мы шли в Беванью, где, по преданию, Франциск Ассизский проповедовал слетавшимся птицам. Незадолго перед тем он проповедовал рыбам в Тразименском озере и на горе Субазио учил маленьких ползающих тварей - улиток, ящериц, змеек. Перед самой Беваньей мы перешли через Клитумн и отдыхали на берегу этой необъяснимо привлекательной, зеркальной реки. Темный от времени, горбатый мост был осенен высокими тополями, и опрокинутая арка его и перистые верхушки деревьев отражались в уснувшей воде. Мельницы бездействовали по случаю праздника, только женщины из Беваньи, перекликаясь, полоскали белье. Старый городок и старые стены грелись на солнце, не без тайной грусти, казалось, поднимая на свои каменные плечи еще одну годину лет. Мы прошли весь городок от одних ворот до других. Он был переполнен праздничной деревенской толпой, и в древних церквах было много молящихся, много свечей, курений; священники пели громко и резко. Когда мы вышли за ворота, ведущие к Спелло, новая длинная и прямая, как стрела, дорога открылась нам. Вся умбрийская долина, отдыхающая в день Благовещения, расстилалась отсюда, и нам предстояло пройти ее от края до края. Мы оглянулись назад; там, на высокой горе, неумирающе-гордое поднималось Монтефалько. Впереди же и налево, далеко в голубых утренних далях, слабо пестрело Ассизи, возвышая маяк своего монастыря навстречу умбрийским пилигримам. АССИЗИ На гребне холма, пестреющего темными пятнами садов и светлыми полосками стен, Ассизи ждет часа, который принесет ему покой и забвение. Странное чувство охватывает приезжего, когда он впервые вступает в этот тихий город, полный великой дремоты и маленькой непонятной жизни. У Ассизи нет той простой связи с окружающей деревней, которая прочно удерживает в немудром сельском обиходе другие города Умбрии. Особая

И опрятный городок, но уже при въезде чувствовалась железная немецкая рука – на огромной каменной виселице, воздвигнутой за городом у дороги в Горченицу[95], качались тела повешенных, среди которых была одна женщина. На сторожевой башне и на замке развевалось знамя с кровавой рукой на белом поле. Самого комтура путники не застали; с частью стражи он во главе окрестной шляхты выехал в Мальборк. Это объяснил Мацьку старый, слепой на оба глаза крестоносец, который был когда-то комтуром Бродницы, привязался к этим местам и доживал в замке остаток своих дней. Когда местный капеллан прочитал старому крестоносцу письмо Лихтенштейна, он радушно принял Мацька; живя среди польского населения, старик прекрасно изъяснялся по-польски, и с ним легко было разговориться. Оказалось, что шесть недель назад крестоносец ездил в Мальборк, куда его как опытного рыцаря вызвали на военный совет, и знал поэтому, что творится в столице. Когда Мацько спросил, не слыхал ли он там про молодого польского рыцаря, старый крестоносец сказал, что слыхал, как звали его, позабыл, но помнит, что этот рыцарь сперва всех удивил тем, что, невзирая на молодые годы, был уже опоясан, а потом удачно сражался на ристалище, которое великий магистр устроил, по обычаю, для иноземных гостей перед выступлением в военный поход. Старик вспомнил даже, что этого рыцаря полюбил и взял под особое свое покровительство храбрый и благородный брат магистра, Ульрих фон Юнгинген, и дал ему охранные грамоты, с которыми юноша, кажется, уехал потом на восток. Этим вестям Мацько очень обрадовался; он нимало не сомневался в том, что молодой рыцарь был Збышко. Теперь не было надобности ехать

Возвращение и предвкушал сладостную минуту встречи.«Может, так Богу было угодно, – говорил он себе, – чтобы Збышко сперва Спыхов заполучил, а потом Мочидолы и все, что осталось после аббата. Лишь бы только он благополучно воротился, уж я ему поставлю в Богданце крепкий городок, а там посмотрим!..» Тут он вспомнил, что Чтан из Рогова и Вильк из Бжозовой окажут ему, наверно, не очень ласковый прием и что придется, пожалуй, драться с ними; но старый рыцарь об этом не беспокоился, как не беспокоится старый боевой конь, выступая в сражение. Здоровье к нему вернулось, он чувствовал еще силу в костях и знал, что легко справится с этими забияками, которые хоть и опасны, но не прошли никакой рыцарской выучки. Правда, недавно он совсем другое говорил Збышку, но это только для того, чтобы склонить племянника вернуться в Богданец.«Да, щука я, а они пескари, – думал он, – лучше пусть с головы ко мне не суются!»Зато его другое тревожило: бог весть когда Збышко воротится, да и на Ягенку он смотрит только как на сестру. А что, если девушка тоже почитает его только за брата и не станет дожидаться его возвращения?– Послушай, Ягна, – обратился он к ней, – я не говорю про Чтана и Вилька, парни они грубые, не пара тебе. Ты теперь придворная!.. Но ведь года-то идут… Еще покойный Зых говорил, что пришла твоя пора, а с того времени вон уж сколько лет миновало… Почем знать? Говорят, коли девке тесен венок, она сама готова искать хлопца, чтобы снял его с головы… Понятное дело, ни Чтан,