Порно гиппопотамов

Когда ты будешь смотреть на своих бизонов,

Слонов, медведей и гиппопотамов -

Ты все равно обо мне наконец-то вспомнишь,

Потому что никогда не забывала.

На просмотре кино для узкого круга,

Ощущая каждый свой миллиметр тела-

Суть осознаешь ты на исходе бури,

То, чего на самом деле хотела.

Даже запрятавшись в самой глухой деревне,

Где не найдёт никто, никогда вовеки -

Ты нарушать будешь свои пределы:

Хотя бы во сне быть со своим человеком.

длинные ноги, тонкая талия, идет по городу аномалия!!

никого не видит, себя только слушает, по вечерам она даже не кушает,

гладит рукой свои нежные ножки, она любит показывать рожки.

ей нужен мужчина с корзиною денежек, чтобы тратить их совсем не бережно.

красивые сумочки, колготки от  Дольчи, небесная яхта ждет ее в Сочи.

на лето уберет массажист все проблемы, надо подкупить дорогие кремы.

сделать прическу, ногти подправить, в свой клиторочек пирсинг поставить,

все успеть надо, салоны и патти, красиво поспать на дорогой кровати.

это ей понемногу надоедает, но силы есть, она это знает.

мальчики с шахты не интересуют, ей кажется, что все они комплексуют.

они для нее очень просты, хотя они все также холосты.

она устает от любовных романов, от криков бродяг и наркоманов.

ей на завтра опять нужны деньги, она присмотрела в салоне серьги.

опять звонит к своему дяде, и говорит вы мне денег дайте.

а дядя ее вместе с друзьями, готовы играть в гиппопотамов.

она получила заветные чеки, ей хватит на отдых и на дискотеки.

ей наплевать на все и на всех, она любит себя и еще сладкий грех!!!!

Отвратительный план, от одних догадок о котором по моей спине бежали мурашки размером с гиппопотамов. Наконец все бумажки очутились в шляпке одной из девчонок и, перемешав для виду, Вика приказала Тане их пересчитать. Тут я испугалась, что Таня сжульничает и при любом результате скажет, что большинство проголосовало за избиения. Готовясь к худшему я думала, какую позу занять, чтобы мне не разукрасили лицо и не отбили жизненно важные органы. Но вот пересчёт, который, казалось, длился часами, завершён и, растягивая паузу, Таня со злорадной ухмылкой, не обещающей ничего хорошего, протягивает... "Ииииитооог... Не бить!" У меня как камень с души, хотя радоваться было рано. Тут Вика, видимо хорошо всё обдумав, предложила... "Давайте сделаем эту блядь своей рабыней? Пусть выполняет все наши желания всё время, пока тут находится, а за это мы не будем её бить" Все конечно дружно закивали, Таня не упустила возможности восхититься гениальностью Вики, а та меня спросила... "Ну что потаскушка, согласна быть нашей рабыней?" Я молчала, опустив глаза, чувствуя безысходность своего положения, мне всё же гордость не давала признать свою беспомощность. "Или хочешь получать от нас ежедневно пизды?" – вскричала Вика, замахнувшись кулаком для удара. "Нет, пожалуйста, не бей, я буду твоей рабыней!" – пропищала я. Почувствовав мою слабость, Вика пнула меня и сказала... "Не только моей, а всех девчонок! И чтоб обращалась на Вы ко мне и не иначе, как "Госпожа", поняла, хуесоска?" "Я не... " – начала я, но тут получила удар ногой прямо в лобковую кость, и пролепетала, сжавшись в комок... "Да, я поняла Вас, Госпожа Вика... " "Быстро осваиваешь, – ухмыльнулась Вика, – итак, кто ты?" "Я?. .. " – тупила я "Ты ёбанная шлюха!!!" – вскричала Вика. Таня злорадно захихикала и говорит мне – "А ну живо повтори!" Тут я поняла, что теряю последние клочки самоуважения, достоинства и репутации. Теперь моя жизнь превратится в ад...

Теплая июльская ночь бережно, словно заботливая мама, окутала уставшие за день улицы. Порыв легкого ветра коснулся моего лица и, всколыхнув листья тополей, помчался прочь, по каким-то только ему известным маршрутам и делам. Мысль о том, что ветер тоже спешит на свидание, почему-то развеселила меня, и, улыбаясь сонным фонарям, я прибавил ходу. Старые сталинские дома, с облупившейся от времени штукатуркой, строго смотрели мне вслед, с молчаливым осуждением. Шум редких проезжающих мимо машин оставался в ушах едва уловимым эхом, принося умиротворение, и постепенно растворяясь в глухих ударах, отбивающего парадный марш сердца. Где-то вдалеке жалобно заплакала милицейская сирена и хрипло надрывающиеся, на манер эскимосов Аляски, алкаши, прервали свое горловое пение, недоуменно уставившись друг на друга свинячьими глазками. Не знаю, за что я люблю этот город. Точно не за этих певцов. И наверняка не за его мрачный вид, с тысячами пустых глазниц-окон. И не за молчаливых угрюмых людей, согнувшихся под тяжестью своей трудной небогатой жизни. И, конечно же, не за пустые улицы, что не видели ярких витрин и дорогих магазинов. Только подобно свету, что так уютно загорается в этих окнах по вечерам, на дне уставших людских глаз горит огонек человечности и доброты, а улицы, дававшие пристанище холодным ветрам, утопают в зелени и запахе цветов. Юные девушки невесомыми шагами порхают над землей, озаряя улыбками мрачные лица прохожих, я растворяюсь в их красоте, и понимаю, что на самом-то деле все я знаю, а Вас просто обманул в первом предложении этого абзаца.Стихла сирена, и, уже преодолев приличный участок дороги, я снова услышал пение двух гиппопотамов в брачный сезон, который тонул, растворялся в многоголосом стрекоте кузнечиков. Стоит только оглянуться по сторонам, как мгновенно в грудь вопьется тонкой иглой далекая, едва уловимая, грусть. Вот стоят яблони, с еще не успевшими налиться сладостью плодами, которые мы так любили трясти, будучи мальчишками, чуть дальше высокое грушевое дерево. А вон в том доме живет мой школьный приятель, черт давно с ним не виделись, надо бы позвонить. Во дворе справа растут каштаны, вспомнил как набивали ими целые карманы, а крупные листья сушили между страницами больших энциклопедий, вместе с кленовыми. Утопая в цветущих кустах, стоит старая скамейка, которая годами слушала наши с Анькой разговоры

Знаю, что ты, шлюха сиськастая! Кому такое ещё в голову придёт! Ох ты у меня поплатишься!!! С этими словами Вика ударила меня ногой в живот, отчего я согнулась пополам. Оправдываться или отнекиваться было совершенно бесполезно. — А ну ка, девочки, проучим эту шалаву! — крикнула Вика и потащила меня за волосы к центру комнаты. Я заревела и стала просить этого не делать, но получала только пинки и угрозы Вики в ответ. Девочки в нерешительности меня окружили. Я поняла, что меня сейчас будут бить и стала умолять... — Только не по лицу, девочки — очень прошу! — А мы по лицу не будем! — кричала Вика. — Мы тебе по морде, блядь! Чтоб твой Костя тебя больше любил!!! Понравишься ему с разбитым ебалом, а???!!! С этими словами Вика стала пытаться меня ударить ногой по голове, я стала изо всех сил прикрывать руками лицо и укорачиваться, умоляя её... — Пожалуйста, не бей! Что угодно сделаю, только не бей. Через некоторое время, отбив мне всё рёбра и так и не добравшись до лица, правда оставив пару шишек на висках, Вика остановилась и задумалась, что с ней случалось не часто. Девочки, стоявшие вокруг тоже остановились, хотя никто из низ них всерьёз меня не бил, а лишь пинал по ногам для виду — что бы не дай бог Вика не сорвала своё зло на них, заподозрив сговор. — Что угодно сделаешь... — протянула издевательским тоном Вика. — Девчонки, дадим этой суке шанс исправиться, а? Девочки, потупив глаза, молчали, видимо не зная что надо говорить в такой ситуации, и боясь ненароком разозлить Вику. Потом Таня крикнула... — Ни хуя! Давайте отпиздим её как следует! — и бросилась ко мне, больно ударив меня каблуком в живот, а потом несколько раз по попе. Но, как ни странно, Вика её остановила, ласково оттянув подругу за плечо. — Не надо, пусть сперва все проголосуют. После этого она достала лист бумаги и порвала его на 15 клочков — столько девчонок жило в нашей комнате — и дала каждой из них по клочку. Все разошлись по кроватям и каждая написала на бумажке либо «бить» либо «не бить». Всё это время я сидела на полу оперевшись на кровать, и не решаясь подняться от страха и шока. Решалась моя судьба и я мысленно умоляла девочек меня не бить. Вика же смотрела на всё это довольно спокойно, что пугало ещё больше — видимо в её башке зародился какой-то отвратительный план, от одних догадок о котором по моей спине бежали мурашки размером с гиппопотамов. Наконец все бумажки очутились в шляпке одной из девчонок и, перемешав для виду, Вика приказала Тане их пересчитать. Тут я испугалась, что Таня сжульничает и при любом результате скажет, что большинство проголосовало за избиения. Готовясь к худшему я думала, какую позу занять, чтобы мне не разукрасили лицо и не отбили жизненно важные органы. Но вот пересчёт, который, казалось, длился часами, завершён и, растягивая паузу, Таня со злорадной ухмылкой, не обещающей ничего хорошего, протягивает... — Ииииитооог... Не бить! У меня как камень с души, хотя радоваться было рано. Тут Вика, видимо хорошо всё

Даже исчезать с глаз долой на время каких-либо смут. Постепенно это стало хорошо получаться — я пропадал, как тень, незаметно, ко всему ещё был жуть как тощ — по стенке стелился. Так и заработал кликухи — Тень и Невидимка. В ту пору если я имел какие-то способности, то по части исчезания. Я ловко растворялся, когда было надо или просто когда хотел. Охрана дивилась: был только что здесь — и вдруг нет, из рук ушёл.Однажды нас, дэпэшников, в одном из городов по пути в Сибирь вели в больницу на осмотр к врачам. По дороге мы проходили мимо дома с крыльцом. Большая фигуристая дверь была почему-то приоткрыта. Меня вдруг потянуло в неё, и я не стал сопротивляться. Незаметно отделившись от отряда, я попал в тёмный обширный предбанник. Слева, справа и прямо передо мною возникли ещё двери.Я выбрал правую. Медленно открыл её и вошёл в освещённую тремя окнами большую комнату с красивой изразцовой печью. Зала оказалась почти пустой. Кроме небольшого дивана и двух старинных кресел на чистом паркетном полу я увидел солидный деревянный сундук — ящик, обитый металлическими полосками, с открытой крышкой, а вокруг него валялось, лежало, стояло множество детских потрясающих игрушек. Прямо какая-то невидаль для меня. Я и предположить не мог, что на свете может быть так много игрушек.Мать моя, потеряв работу с арестом отца, кормилась подёнщиной. Покупать игрушки для меня было не на что. Я рос без них и поэтому всё вокруг себя превращал в игровое пространство. Короче, играл во всё и со всем абсолютно: с тенями на стене или потолке, с лучиками солнца, с любыми насекомыми ползучками и летучками — мухами, жуками, мурашами. С рисунками обоев, находя в сочетаниях линий морды разных страшил и зверей, про которых мне рассказывала матка Броня. Из подтёков на потолках и пятен от протечек на стенах создавал то страшенных злодеев, то крокодилов, каркадилов, как я их в то время обзывал, или ещё хуже, свирепых загадочных гиппопотамов, которых я и сейчас боюсь. А если мне в руки попадало что-либо существенное, с чем можно поработать, я забывался, мне было хорошо — я творил, пытаясь создать что-то своё. Предмет, попавший ко мне, оказывался развинчен, сломан, порван, и матка, придя домой с работной маеты, находила меня в кровати, всего обмазанного, среди остатков чего попало, но всегда улыбающегося. Одно время она даже опасалась, не со сдвигом ли я каким в голове.Ещё одна картинка из того довоенного времени, связанная с игрушками, осталась в памяти моих глаз. Тётки по отцу, узнав о моём сиротстве после ареста матери, приехали в Ленинград со своего старообрядческого Севера с задачей крестить мальчишку в древнюю веру поморского обряда, чтобы их ангелы его в неволе охраняли. Уговорив моего крёстного Янека отдать им племянника на день по родственным делам, тайно ото всех повезли меня на красном двухвагонном трамвае далеко-далеко через весь город в Знаменскую церковь села Рыбацкого. Они не знали, что я уже был крещён маткой Броней в католичество. На какой-то остановке через окно трамвая я увидел в огромной стеклянной витрине магазина множество всяких ярких игрушек. Самолёты, танки, машины, слоны, лошадки, мишки, домики, мячики и ещё неизвестные мне, но