Порно паша пел

Радость, день горя. Враги исподтишка, посмеиваясь внутри себя, нежно тешат давно родившуюся ненависть, чувствуют себя уютно и тепло. Не враги, родственники, не очень любившие покойную, светлели лицами. Они стеснительно прятали улыбки в надежде получить какую-нибудь маломальскую штучку, без разницы какую, главное - получить, но лучше - хорошую. И лишь малая толика присутствующих по-настоящему скорбела над усопшей. Крыс огладил гривку и решил: «Пожалуй, есть один, преданный и несчастный, горячо любящий Сову, и этот один, Вал-Перевал-Маркоз-Наркоз-Паша. Он вообще был влюбчивый, этот Вал-Завал». Неподонский-Мидав, несколько размягченный присутствием важной персоны Софы-Никаса-Васька-Дае-Китае, академика всех академиков Вселенной, полного и круглого медалиста, почетного из почетнейших художников Мира, не очень сильно бегал и кричал. Он прихрамывал на обе ноги. (Одна - покусанная собакой Шариковым, другая - от уважения и усердия к Великому). Мидав-Удав строил всех в колонну по одному. Каждый художник, обязан был когда-то, ещё при жизни хозяйки Сухостоя, написать портрет Совы, сейчас же нёс сей шедевр, как флаг, высоко подняв его над головой. При её, Совьей жизни, от этого портрета зависела его, художника, пайка. Глава – 15. Все построились. Маленькое тельце Совы лежало в красном гробике. Подошёл Грёзы, радостно спросил: «Кого хороним!?» Неподонский-Мидав, скосил глаза на тушку Совы, ответил: «Поганец, злодей Даюшка, Совушку, кормилицу удавил, редиска. Сейчас без сереньких мышат Сухостой ноги протянет. Грёзы: «Как удавил, а разве крысы летают?» Мидав, задумчиво: «Этот летает, да ещё как летает, полёт называется: аля-улю-гони-гусей. Неизвестный Иванушка-Интэрнейшел пел сладеньким голоском: «Аллилуйя, аллилуйя многие века-а-а-а-а…». Грёзы ткнул его в бок и скосил глазка на гроб, подмигнул Неподонскому-Мидаву. Мидавушка затянул заупокойную. Сова приоткрыла фары, строго посмотрела на Грёзы. Еле заметно вздохнула. Лия Феофилова заканчивала глиняную скульптуру Совы. Глава – 16. Вера Васильевна Хилько-Донская, автор десяти метрового холста "Русс-Аля-Порношик", принцесса русского порно, высоко подняла обнаженную, без перьев, в полный рост, Сову... Крыс сказал вслух: "Да! - и подумал, - всё равно никто не слышит".

Неужели ты думаешь всё это просто как изюм? Взял и на раз-два тебе привезли контейнер кира. Я понимаю что ты ещё зелёный, но почитай за ATF. Они таки могут устроить нам вырванные годы. Не жадничай, пока что один контейнер. Да кстати, напоминаю за уговор. Всё эти таможни-шмаможни и Вити-тити, это идёт с вашего куска." - "Вообще-то я думаю что Витин интерес надо распределить пропорционально" начал было Гоша, но заткнулся ибо Паша сильно пнул его под столом. - "Не дур а коп" прищурился Лёва "мы договоривались за то шо послать, привезти и толкнуть - это ваша головная боль." - "Конечно наша" авторитетно подтвердил Паша "заказывайте контейнер."Когда Лёва удалился Паша резко обратился к компаньонам. -"Не будьте придурками. Один контейнер прошёл хорошо, но это только начало. Не вздумайте жмотничать и морочить Лёве голову. Он таких как мы перевидал вагон и много тележек. С ним мы заработаем намного больше чем без него. Выпендриваться пока нам ещё рано, а потом... посмотрим как карта ляжет. Кстати, Коля, то есть Ник - перестань балбесничать. Я и Гоша бегаем как вшивые по бане по всему Бруклину и Квинсу, ищем клиентов, а ты сидишь как сыч. Нам нужны клиенты. Ты же такие песни пел про свои связи. Действуй."Лёва снова не подкачал и контейнер полный спирта и водки через пару недель прибыл на склад. Так же была переклеена часть лейбов, загружены первые пару рядов паллетами с Кока-Колой и могучий пароход увёз контейнер в далёкую Финляндию. И так же через почти полтора месяца раздался звонок из далёкого Питера и Витя с хрипотцой огласил: - "Ящик на складе. Эсэсовцу я уже заплатил из тех денег что лежат у меня." - "Отлично, спасибо. Ничего не продавай, мы к тебе едем. Визы уже на руках." - "Кто такие мы?" - "Мы это я, Коля, и Лёва. Гоша не поедет, остаётся на хозяйстве." ответил Паша. - "Жду, встречу." прохрипела трубка.Троица приехала в Питер где их встретил Витя. Все познакомились, а Паша крепко обнялся со старым товарищем. Компания побросала вещи в багажник и разместилась в чёрном, видавшем лучшие дни, Чероки. - "Красиво живёшь." заметил Паша.- "Надо держать марку." улыбнулся Витя. "Предлагаю в гостиницу, а потом в ресторан."- "Можно даже сразу в кабак." радостно влез Коля. "Где тут вас тут девчонки посиматичнее?" и он потёр ладони.- "Я бы предпочёл сначала посмотреть на склад. Потом можно быстренько перекусить, и я спать. Завтра дел много, надо потолковать со всеми кому ты загнал первый контейнер, поискать ещё клиентов, и решить массу вопросов." тихо, но весомо сказал Лёва из речи которого на удивление почти исчез одесский говорок.- "На склад, так на склад." согласился Витя. Всего пары фраз хватило что бы он почувстовал кто дирижёр в оркестре. Пока Витя, Коля, и Паша перебрасывались фразами, Лёва через окно машины пристально смотрел на Питер

Ответила, вдруг испугавшись, и вцепилась в руку Паши.— Дурочка всю ночь учила эту похабель. Хотела понравиться…По тому, как менялось лицо Эльзе, мы поняли, что переводчица принялась объяснять ей смысл фраз и слов, написанных на бумажке.— Ты полегче, — попросили мы ее.— А что такое? Пусть кушает, что испекла.— Она же еще сопля.Переводчица глянула на нас с презрением.— Сами вы… Сейчас любая такая дрянь любого героя окрутит — видите ли, ее пожалеть надо, а я, значит, по боку! Меня в Рязань с пузом — и позабудут, как звали…Переводчица, ее звали Лида, швырнула бумажку на стол к пирогам. Выкрикнула: «А подите вы!..» — и оттолкнула нас, и вышла, так хлопнув дверью, что внизу на Старую немку и фортепьяно с потолка посыпался мел. И странно, злые ее слова, именно по пророческой их истинности, превратили ее, красавицу, повелевавшую мужским поголовьем бригады, в усталую медсестру, пригодную лишь для лечения триппера.Эльзе сидела бледная. Даже пальцы у нее стали белыми.Она подобрала со стола бумажку. Сказала гневно:— Шреклихе вайб. — Она не поверила.Паша отобрал у нее бумажку с фразами и разорвал ее.— Зер гут, — сказал он. — Майне Ульхен.Васька сложил пироги в узелок.Паша проводил Ульхен за шлагбаум. Молодой солдатик из пополнения, прыщавый, пятнистый, накопивший в себе за войну презрение ко всему на свете и голодную наглость крысенка, пропел ему вслед:Ах, эти черные трикоМеня пленили…Паша обернулся. Взгляд его был угрюм.— Молчу, — сказал солдатик, опуская шлагбаум, он для Ульхен его поднял. Когда Паша вернулся к шлагбауму, солдатик спросил: — Ты из разведроты? Говорят, они разведчика застрелили, сволочи…В комендатуре вдруг заорал Шаляпин. Он еще не пел сегодня. Он был у подполковника из юротдела и еще не занимался со Старой немкой.Был Шаляпин из репатриантов. В войска брали освобожденных из концлагерей, в основном специалистов. Специалистов в войсках не хватало. Под конец войны в ремонтные подразделения даже немцев брали. Они так и ходили в немецкой форме.У нашего помпотеха был полувзвод засаленных. Я любил приходить к ним, хотя с помпотехом у нас и была вражда из-за Паши — от них гаражом пахло. Однажды я пришел к ним ключами гаечными побаловаться, а под «студебеккером» кто-то орет таким басом, что я нагнулся и заглянул. Парень мордастый лежал на спине, но как будто стоял на сцене. Он махал рукой с зажатым в ней ключом, нижняя губа его вывернулась, похожая на половинку бублика. Парень выдыхал из себя низкий богопротивный звук.— Ты что? — спросил я.— «Элегия», — ответил он. — Композитор Массне.— Похоже, — сказал я.Потом я