Порно франкенштейн

Кондиционер охлаждает салон до температурыпива, только что вынутого из холодильника. Я покрываюсь гусиной кожей.Франкенштейн сидит за рулем, а Ящерица со мной на заднем сиденье,развалившись, как поп-звезда. Эта поездка могла бы даже доставить мнеудовольствие, если бы я не был похищен Якудзой и мне не грозила потеряработы. Может быть, мне удастся найти телефон и позвонить госпоже Сасаки,чтобы сказать... что? Меньше всего на свете мне хочется ей лгать. Она мненравится. Я говорю себе, что все это - пустяки, ведь за мной прислал мойотец. Вот что главное. Почему же я не чувствую восторга? Мимо проплываетСеверный Токио, одно здание, другое, еще одно. Лучше быть машиной, чемчеловеком. Скоростные шоссе, эстакады, объезды. Тянутся километрыобсаженного крючковатыми соснами трубопровода нефтеперерабатывающего завода.Огромный автомобильный завод. Акр за акром мимо проносятся белые каркасыкузовов. Так, значит, мой отец в каком-то роде член Якудзы. В этом естьопределенный смысл. Деньги, власть и влияние. Белые полосы на дороге,раздуваемые ветром паруса-деревья и заводские трубы - как во сне. Часы наприборной доске показывают 13:23. Госпожа Сасаки будет гадать, почему яопаздываю. - А нельзя ли мне позвонить? Ящерица показывает кукиш. Я испытываю судьбу: - Я только... Но тут оборачивается Франкенштейн и говорит: - Закрой варежку, Миякэ! Терпеть не могу хнычущих малолеток. Отец не дал мне права голоса? Нечего гадать, надо откинуться на спинкусиденья и ждать. Проезжаем пропускной пункт[92]. Франкенштейн жмет на газ,и "кадиллак" рвется вперед по скоростному шоссе. 13:41. Здания становятсявсе роскошнее; дорога петляет среди гор, густо утыканных вышками. Справа нагоризонте вычерчивается полоска моря. Ящерица зевает и зажигает сигарету.Он курит "Хоуп". - Стильно путешествуем, а? - говорит Франкенштейн, обращаясь не ко мне.- Знаешь, сколько стоит такая тачка? Ящерица крутит на пальце кольцо с черепом: - До фига. Франкенштейн облизывает губы: - Четверть миллиона долларов. Ящерица: - А на наши? Франкенштейн прикидывает: - Двадцать два миллиона иен. Ящерица смотрит на меня: - Слышал, Миякэ? Если сдашь вступительные экзамены, всю жизньпрокорпишь в офисе, будешь откладывать премиальные и реинкарнируешьсядевять раз, тоже сможешь разъезжать в "кадиллаке". Я смотрю прямо перед собой. - Миякэ! Я с тобой разговариваю! - Извините. Я думал, что мне надо закрыть варежку. Ящерица присвистнул, и у него из кулака выскочило лезвие ножа. - Придержи свой нахальный... - Нож, сверкнув у моего запястья,рассекает корпус часов и задевает механизм, - хренов язык. Лезвие ножа исчезает в его пальцах. Горящими глазами Ящерица вызывающесмотрит на меня, подзуживая открыть рот, и смеется, мерзко и отрывисто. Онпобедил. "Ксанаду", расположенный на побережье за пределами Токийского залива,сегодня празднует торжественное открытие. Вдоль съезда со скоростного шоссеразвеваются флаги, над

Центральная голова вскрикивает, снова смотрю надорожку, идиот несчастный. Правая голова - Какизаки, по-моему, - абсолютнонеузнаваема. Хочется блевать, но не получается. Внутренности словносклеились. Голова Какизаки превратилась в сплошную вмятину из костей икрови. Трубачи разражаются бурными аплодисментами. Левая голова в отключке.Центральная ловит ртом воздух, задыхаясь, забрызганная кровью. Ящерицаснова кланяется и возвращается на свое место у стены. - Превосходная техника, - замечает Франкенштейн. - Посмотрим наповторе, хотите? Я отворачиваюсь и сажусь на корточки, свесив голову между колен. Иподпрыгиваю, когда мегафон ревет "Мияяяяяякэээээээээ!" прямо мне в ухо.Ящерица жестом указывает на дорожку: - Давай ты. - Нет. Трубачи жестами выражают удивление. Морино громко шепчет: - Да. Мы подписали договор. - Вы ничего не говорили о соучастии в убийстве. - Твоя клятва означает, что ты будешь делать все, что прикажет Отец, -говорит Франкенштейн. - Но... - Проблема нравственного выбора для ответственного молодого человека, -заключает Морино. - Бросать иль не бросать. Если бросишь - рискуешьпричинить некоторый вред этой лицемерной мрази. Не бросишь - станешьпричиной пожара в "Падающей звезде" и выкидыша у жены своего домовладельцана двенадцать недель раньше срока. Что тяжелее для совести? Он хочет замкнуть мне рот, чтобы я никогда не рассказал о том, чтовидел. Капкан защелкивается. Я встаю и выбираю самый легкий шар, надеясь,что какой-нибудь непредсказуемый поворот событий вытащит меня отсюда.Поднимаю шар, самый легкий. Весит он предостаточно. Нет. Я не могу этогосделать. Я просто не могу. За моей спиной раздается смех. Я оборачиваюсь.Ящерица лежит на спине, раздвинув ноги, с засунутым под куртку надувнымшаром. На шаре черным маркером намалеваны соски, пупок и треугольниклобковых волос. Франкенштейн встает над ним на колени, занося длинный нож. - Нет, - фальцетом кричит Ящерица, - пощадите, у меня в животе ребенок. - Мне очень жаль, госпожа Бунтаро, - вздыхает Франкенштейн, - но высдаете комнаты жильцам, которые нарушают клятвы, что давали влиятельнымлюдям, и вы должны быть за это наказаны... Ящерица визжит во всю силу своих легких: - Пожалуйста! Мой малыш, мой малыш! Пощадите! Кончик ножа прижимаетсяк резиновому животу госпожи Бунтаро, Франкенштейн сжимает свою вторую рукув кулак, изображая кувалду, и Бах! Шербетка, высунув язык, нервно смеется.Мама-сан вяжет, Морино хлопает в ладоши. Скопление висящих в темноте лиц,озаренных светом монитора и огоньков на пульте. Все, как один, ониповорачиваются и смотрят на меня в упор. Не знаю, какое из этих плывущихлиц отдает мне окончательный приказ. "Бросай". Я должен промахнуться, но неслишком явно. Меня не должно быть здесь. Я хочу извиниться перед головами,но как? Выхожу к началу дорожки, стараясь дышать ровнее. Раз - целюсь вжелоб, в метре от

Невероятных размеров куполом парит гигантскийдирижабль "Бриджстоун". У меня начинает болеть горло. "Валгалла" откроетсяпод Новый год, а "Нирвана", с конечной станцией монорельсовой ветки доаэропорта, все еще строится. Поток машин ползет с черепашьей скоростью.Междугородные автобусы, семейные автофургоны, джипы, спортивные машины,снова междугородные автобусы бампер к бамперу выстроились в очередь передпропускным пунктом. На шестах поникли флаги всех стран мира. Невероятныхразмеров транспарант с надписями: "Ксанаду" - открытие сегодня! Земной райдля семейного отдыха! Девятиэкранный киномультиплекс! Олимпийский бассейн!Танцевальный зал с криптоновым освещением! Караоке-центр! Кухня всех странмира! Калифорнийский пляж! Аквапарк "Нептун"! Патинко[93] "Плутон"!Автостоянка на 10 000 - да, на 10 000! - автомобилей". Полицейский намотоцикле машет нам рукой, указывая на отдельную подъездную дорогу. - На "кадиллаке" всюду проедешь. - Ящерица выбивает из пачки еще одну "Хоуп". - Один из наших, - говорит Франкенштейн, пока стекло ползет вниз. -Возвращаются старые добрые времена. Когда-то каждый хренов полицейский вэтом хреновом городе относился к нам с уважением. "Кадиллак" поворачивает и едет вверх по склону прямо на солнце,которое сквозь тонированное ветровое стекло кажется тусклой звездой.Перевалив через насыпь, мы въезжаем на стройплощадку, отгороженную от "Ксанаду" огромным экраном из листового железа. Кучи гравия, штабелябетонных блоков, бетономешалки, непосаженые деревья с корнями в мешках. - А где работнички? - спрашивает Ящерица. - Выходной по случаю торжественного открытия, - отвечает Франкенштейн. Из-за штабелей строительных блоков выплывает "Валгалла". Этоослепительная пирамида из треугольников черного стекла на основании изкаменной кладки. "Кадиллак" спускается по пандусу в тень и замирает передшлагбаумом. Сторож опускает окно своей будки. На вид ему лет девяносто, ион либо пьян, либо страдает болезнью Паркинсона. Франкенштейн сердитовыглядывает из окна машины. Сторож продолжает кланяться и отдавать честь. - Открывай, - рычит Франкенштейн. - Сезам, черт возьми. Перекладина поднимается, и кланяющийся сторож исчезает из виду. - Где его откопали? - спрашивает Ящерица. - На кладбище домашнихживотных? "Кадиллак" стремительно въезжает в темноту, разворачивается и замирает.Меня охватывает возбуждение. Неужели я действительно под одной крышей сосвоим отцом? - Выходи, - говорит Ящерица. Мы в подземном гараже, вокруг пахнет маслом, бензином и пылью отстроительных блоков. Рядом с нашим припаркованы еще два "кадиллака". Здесьтак темно, что не видно даже стен, не говоря еще о чем-нибудь. Франкенштейнтолкает меня в поясницу: - Шагай, молокосос. Я иду за ним - кружок тусклого света то появляется, то снова исчезает.Это круглое окошко в двустворчатой двери, за которой - полутемный служебныйкоридор, где пахнет свежей краской и гулким эхом отдаются наши шаги. - Еще толком не построили, а освещение уже ни к черту, - замечаетЯщерица. От этого коридора ответвляются другие. Мне приходит в голову,