Роман ушаков порно

Бардадым Кубанские портреты / В. Бардадым – Краснодар, 1999. – С. 227–248.Бардадым В. Супруги Семен Давидович и Валентина Хрисанфовна Кирлиан // В. Бардадым Радетели земли кубанской / В. Бардадым. – Краснодар, 1998 . – С. 263 – 269.Березняк Т. Первооткрыватель светящейся ауры: [о всемирно известном изобретателе – кубанце С. Д. Кирлиане и его открытии] // Т. Березняк Про кубанцев – знаменитых незаслуженно забытых / Т. Березняк – Краснодар, 2003. – С. 27 – 29.Ушаков А. Уходя, оставляйте свет: [знаменитые ученые Семен и Валентина Кирлиан] / А. Ушаков // Краснодарские известия. – 2007. – 27 июля – (№ 114) – С. 12.Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (мать Мария)1891 – 1945Поэт, философ, публицист, общественно-религиозный деятельДед Елизаветы Юрьевны – Дмитрий Васильевич Пиленко – был запорожским казаком. В 37 лет высшее руководство назначило его начальником Черноморского округа и произвело в чин генерал-майора. За отличную службу получил в вечное и потомственное пользование участок земли в 2 500 десятин. Здесь он посадил сразу 8 000 фруктовых деревьев и виноград. Основал два имения, одно из которых до сих пор широко известно – Джемете, крупнейшее виноградарское хозяйство. Д. В. Пиленко сыграл важную роль в создании на юге двух новых городов – Новороссийска и Анапы.Сын Дмитрия Васильевича, отец Лизы Пиленко, наследовал имения и тоже занялся виноградарством. В 1905 году был назначен директором знаменитого Никитского ботанического сада и директором училища виноградарства и виноделия.8 декабря 1891 года в этой семье родилась девочка, наречённая Елизаветой. С детства Лиза жила с родителями в Анапе, увлекалась стихами Лермонтова, Бальмонта. Сама писала блестящие сочинения на гимназические темы, выдумывала различные рассказы для своих сверстников. Это были её первые творческие пробы, по-детски непосредственные и наивные, но и они уже свидетельствовали о её незаурядных способностях.После неожиданной смерти отца, мать переехала с дочерью в Петербург, к своей сестре.По окончании частной гимназии Елизавета училась на философском отделении бестужевских курсов. В 1910 году вышла замуж за Д. В. Кузьмина-Караваева. Входила в «Цех поэтов», который в 1912 году издал её первую книгу стихов «Скифские черепки». В книге отразились детские впечатления поэта, наблюдения за археологическими раскопками крымских курганов.Елизавета Юрьевна дружила с Ахматовой и Городецким, гостила в Коктебеле у Волошина. Длительное время находилась под влиянием поэзии и личности Александра Блока. Многие годы они состояли в переписке…Кузьмина-Караваева была первой женщиной, заочно изучавшей богословие в Петербургской Духовной академии.В 1923 году Кузьмина-Караваева переехала жить в Париж. Под псевдонимом Юрий Данилов опубликовала автобиографический роман о годах революции и Гражданской войны «Равнина русская: хроника наших дней». В 1929 году в Париже

Спрашивала своею особою, а с высочайшим лицом нельзя так дурить, что сказал, а после отказался. За это с тебя со спины кожу снимут. Ты же вспомни, разве наедине мне говорил? Вот свидетель Антон Мануйлович, также другой доверенный от государыни.— Помилуйте! — вопил князь Яков Петрович. — Господа! Пощадите! Я ничего не знаю; на мать свою я не доносчик!— Я тебя сейчас велю кнутом вздуть! Ты у меня заговоришь и всю правду скажешь, — заревел Ушаков, топая ногами. Это он делал умышленно, чтоб внушать страх допрашиваемым. Княгиня, услыхавши такие угрозы, расточаемые ее сыну, пришла в ужас и вскрикнула. Ушаков принял спокойный вид и сказал князю Якову: — Пошел вон, дурак.Несчастный князь Яков повиновался и оборотился к двери, откуда в это время выглянуло двое солдат.— Уведите его под караул! — сказал Ушаков.Князя Якова Петровича посадили в запертой комнате под стражею. Ушаков, выгнавши его, обратился к княгине:— Извольте сказать мне положительно. Сознаетесь ли в том, что против вас свидетельствовано?— Я подписала, что ко мне приносили от графа Девиера. Там были мои ответы на вопросы, что он делал мне у себя в генерал-полицмейстерской канцелярии, — отвечала княгиня.— Но потом сын ваш показал на вас? — спрашивал Ушаков.— Я не слыхала от него никакого показания, — отвечала княгиня:— Он сконфузился, увидя вас. Но прежде все положительно изложил мне при свидетеле, при графе Девиере. Я вам передал его показание. Вы слышали; отвечайте же, правду ли он показал? Сознаетесь ли, что поручали калмычке доставить вам волшебный корешок и послали ей десять венгерских золотых? — спрашивал Ушаков.— Нет, генерал! — отвечала решительным тоном княгиня Анна Петровна. — Это неправда. Этого не было.— Княгиня! — сказал Ушаков. — Даю вам короткое время на размышление. Обдумайте свое положение. Если вы еще будете упорствовать и запираться, я прибегну ко внушительным средствам.— Как угодно, генерал! — сказала княгиня. — Я твердо стою на одном. Никакого корешка не требовала, денег не посылала и колдунью к себе за этим делом не призывала.— Княгиня! — сказал Ушаков. — Последний раз говорю вам. Объявите искренно и откровенно вашей государыне вашу вину и покайтесь в ней добровольно!— Я ни в чем не виновата! — сказала княгиня.— Это

— И принесла калмычке десять венгерских золотых? Так? Говори!— Так! — сказала печально боярская боярыня.— А она корешок тебе дала или сама принесла к княгине? — спросил Ушаков.— Обманула. Обещала принести и не принесла, — отвечала Мавра Тимофеевна.— А ты знала, зачем твоей боярыне тот приворотный корешок? — спрашивал Ушаков.— Нет, не знала. Как можем мы знать, что у наших господ на мыслях? Мы идем, куда нам прикажут. Мы люди подневольные, — говорила Мавра Тимофеевна.— Надобно теперь эту шельму калмычку уличить, — сказал Девиер.Ушаков хлопнул в ладоши. Вошел солдат.— Введите калмычку! — сказал Ушаков.Ввели калмычку.— Ты мерзкая, гнусная баба! — сказал ей Ушаков, сморщив брови. — Ты хочешь от нас отделаться ложью и запирательством! Слушай, что на тебя говорят! Ты знаешь вот эту женщину?Он указал на Мавру Тимофеевну.— Знаю, — сказала калмычка.— Она приносила тебе десять венгерских золотых. Ты их взяла. За что ты их брала? — спрашивал Ушаков.— Мне принесла их эта женщина от княгини Анны Петровны Долгоруковой, от их княжеской милости. — Она при этих словах указала на княгиню, сидевшую в креслах. — Я женщина хворая, старая, бедная, работать уже нет силушки, только и живу, что милостями господ. Я думала, что княгиня, дай Бог ей доброго здоровья, по моей бедности изволила прислать этих десять золотых на прокормление.— Врешь! — говорил Ушаков. — Врешь! Тебе эти золотые принесены были за корешок, что ты прежде обещала княгине. Ты деньги взяла, а корешка не дала и не принесла сама. Так было, Мавра? — промолвил Ушаков, обратившись к Мавре Тимофеевне.— Точно так, — отвечала Мавра Тимофеевна. Калмычка сказала:— Женщина, что приходила ко мне от княгини и принесла десять червонцев, точно говорила, как бы достать приворотный корешок, неведомо, — для княгини или для кого другого; только я корешка ей не дала оттого, что их сиятельство граф Девиер еще прежде мне суровый запрет положили, чтоб этими делами не заниматься. Извольте спросить эту самую женщину: дала ли я ей корешок, которого она у меня спросила?— А зачем ты не донесла об этом по начальству? — спросил Ушаков. — Ты знала, на какой конец требуется от тебя корешок? Ты знала об умысле княгини Долгоруковой приворожить государыню?

Зачем тотчас не донесла?— Я не знала о таком умысле, — сказала калмычка.— Ты врешь, подлая баба! — сказал Ушаков. — Первый раз ты соврала: сказала, что женщина за корешком к тебе не приходила, а как свели тебя с нею да уличили, ты созналась, что она у тебя корешка просила. Знатно и тут, будто не знаешь, на какойконец нужен был корешок, и то все врешь, надеючись, что некому-де уличить тебя. Но мы найдем такие способы, что ты хочешь ли, не хочешь, а правду нам скажешь. Мы тебя сперва попробуем кнутом по спине погладить, а коли этим тебя не доймем, так и огоньком подогреем.— Ваша воля надо мною, генерал, — сказала калмычка. — Я не знаю, на какой конец хотела достать приворотный корешок эта женщина.— Позвать заплечных мастеров, — крикнул Ушаков. Солдат побежал. Ушаков, обращаясь к калмычке, говорил:— Слушай, глупая ты баба! Ты ведь стара. Который тебе год от рождения?— Без трех годов семьдесят лет будет, — отвечала калмычка.— Не выдержишь! Издохнешь! — говорил Ушаков. — Лучше повинись добровольно.— Во всем воля ваша. Делайте со мной что угодно, — сказала калмычка.Вошло двое палачей. У одного в руке был кнут, у другого веревка.— Делайте с этой бабой ваше дело по обычаю! — сказал палачам Ушаков.Один из палачей стащил с калмычки верхнее платье, потом схватил ее за руки, связал их веревками и втащил калмычку к себе на спину, держа в руках веревку, обвязывавшую ее обе руки. Калмычка, находясь уже на спине палача, закричала:— Батюшка генерал! Во всем винюсь, что велите, все на себя скажу.— Ага! Хрупка на расправу, — сказал Ушаков. — Ну что, сознаешься? Знала, зачем княгине нужен был корешок?— Как приказываете говорить, так и буду! — сказала калмычка. — Знала. Я по совести сказала, как перед Богом истинным, что не знала, а ваша милость требует, чтоб я сказала, что знала, так нечего делать, скажу — знала; все равно как сказала бы, выдержавши пытку..— Ты писать умеешь? — спросил Ушаков калмычку.— Не умею, — отвечала та.— А ты? — спросил Ушаков, обратясь к Мавре Тимофеевне.— Нет, не умею, батюшка, ваше превосходительство, — отвечала Мавра Тимофеевна.— Уведите подсудимых! — сказал Ушаков.Солдаты увели из

Ваше последнее слово? — спросил Ушаков.— Да, последнее, — отвечала княгиня.Ушаков хлопнул ладонями. По этому сигналу помост возвышения, на котором стояла княгиня, опустился вниз. Княгиня очутилась под полом до половины корпуса. Ее руки не могли просунуться вниз и остались распростертыми на помосте. Под полом раздались удары розг. Княгиню секли. Она кричала и вопила:— Генерал! Пощадите! Что это? Пощадите! Я государыне буду жаловаться. За что мне такое бесчестье? Генерал! Пощадите! Девиер! Заступитесь! Вы обещали… Вы говорили… Пощадите!..Девиер стоял позади Ушакова и смотрел на княгиню, умышленно принимая вид сожаления; он двигал плечами, как будто хотел тем произнести: не моя власть, княгиня, в этом месте. Ушаков подошел к ней как можно ближе и тихим голосом произнес:— Сознайтесь! Вас сейчас перестанут сечь. А если не сознаетесь, прикажу огнем припекать.— Сознаюсь! — закричала княгиня.Ушаков хлопнул в ладоши. Удары перестали раздаваться. Помост возвышения приподнялся. Княгиня очутилась опять всем корпусом в комнате, но не могла устоять и упала на пол; на ногах ее из-под одежды струилась кровь. Силы оставляли княгиню. Лицо ее покрылось смертною бледностью. Она лишилась чувств. Ушаков крикнул женщину, что стояла у дверей; та подошла и поднесла к носу княгини склянку со спиртом. Княгиня пришла в себя. Ушаков сел у столика, стоявшего неподалеку особняком с бумагою и чернильницею. Он стал что-то писать. Княгиня села в кресло, которое придвинула к ней женщина, подававшая спирт. Княгиня всхлипывала и закрывала лицо руками. Девиер стоял неподвижно и продолжал смотреть на княгиню с видом грусти и соболезнования.Ушаков, окончивши свое писание, подсунул столик к княгине и сказал:— Подпишите!Княгиня не полюбопытствовала взглянуть, что ей подавали и машинально подписала свое имя, потом снова начала рыдать и закрывать лицо руками.— Введите Мавру! — закричал Ушаков. Ввели Мавру Тимофеевну.— Мавра! — сказал Ушаков. — Твоя боярыня во всем созналась; поэтому тебе нечего больше запираться и врать. Ты ходила к калмычке звать ее к княгине?— Ходила, — отвечала Мавра.— И требовала от ней приворотного корешка? — спросил Ушаков.Мавра Тимофеевна запнулась, жалобно глянула на свою боярыню, а княгиня, продолжая по-прежнему рыдать, приподняла голову и сказала:— Мавра Тимофеевна! Я во всем повинилась. Что они хотят, то по-ихнему пусть будет. Мы пропали.— За приворотным корешком? — спрашивал снова Ушаков.